Объявляя себя имажинистами после революции – дескать, мы создаем образы – они, по заказу, вовсе не поэтический образ жизни: иногда улицы переименовываются в честь их фамилий, иногда на них вешается табличка “Я с имажинистами”. памятник Пушкину, иногда по всей Москве расклеиваются листовки «Всеобщая мобилизация» с призывами идти в Большой театр на демонстрацию против активного искусства. А потому, что нет ничего святого – однажды собрали толпу поклонников и влюбленных, и пошли расписывать колокольню Сретненского монастыря веселыми призывами, самым безобидным из которых было: “Граждане, переоденьтесь!”. А одно из самых непристойных четверостиший оставил Есенин на стене усыпальницы. Стихи начинались так: “Вот толстые ляжки этой неприличной стены…“. И все последующее не может быть напечатано и сегодня.
И что стало с имажинистом после этого «действия»? Ничего. Только в газетах они это чувствовали, но именно на это и напирала шайка поэтов, а потом устроили над собой публичный «суд», подражая прессе. Смеялся вопреки времени.
Все об имажинистах можно узнать на выставке «Главные хулиганы Москвы: книги и судьбы поэтов-имажинистов», открывшейся в культурном центре «Елоховская галерея». Куратор Людмила Ларионова, влюбленная в ту эпоху и в героев проекта, дала редкий сегодня пример объективности – таланты не всегда прячутся за святыми. К тому же кого сегодня удивишь выставкой книг, хоть самых редких, хоть с автографами того же Есенина – придут гуманитарии, отпразднуют в соцсетях и забудут. Но то, что сделала Ларионова, теперь будет обсуждаться не меньше, чем картина Сретненского монастыря сто с лишним лет назад.
В помощь куратору галерейного пространства — кирпичных сводов, арок, сквозных помещений — оставалось только наполнить их смыслами. Тут и макет колокольни монастыря, и бедный Пушкин, молча согласившийся быть с имажинистами, и поэтическое кафе «Стойло Пегаса», где наливают шампанское и подают кроличью икру, и часты книжные лавки. рукописные книги. Их моментально раскупили. Они часто жили и играли на этом.
Фото: Максим Васюнов
Названия слащавые — «Золотой котел», «Вдохновенные дебоши Мариенгофа», «Хулиганские признания» — зато автографы милые и скромные. Вот знаменитая книга Шаршаневича “Конь как конь”, во многом программная для имажинистов, подпись на титульном листе: “Дорогая Марина Цветаева из Вад. Шер”. Цветаева, кстати, скептически относилась к имажинистам, а Вад. Шеру, по воспоминаниям дочери Ариадны, называли «поэтом».
Одна из книг была показана публике впервые и до сих пор считалась затерянной во всех энциклопедиях и каталогах. Тот случай, когда куратору Людмиле Ларионовой повезло – во время подготовки выставки она случайно нашла его в одной из частных коллекций. Это очерк Сергея Есенина “Ключи Марии”. О тайне стихотворения и сущности творчества, как его понимал поэт. На свободном листе собственноручная надпись: “Екатерина Эйгес/ за наши/ приятные встречи/ с любовью/ С. Ясенин/ 1921”. Поэт Эйгес, кстати, не оценил очерк об искусстве, назвав его «не совсем понятным». Но чем она дорожила, так это рукописями Сергея Александровича, оставшимися у нее. А еще помощь от него — он даже делился продуктами с одной из своих муз.
Имажинисты умели дружить, пожалуй, в этом их главный урок для нашего времени. Они не изменили друг другу, и даже когда двое из них уехали за границу – Есенин в длительную “командировку” и Кусиков навсегда (он доживет до 1977 года и умрет в Париже) – все равно остались “связаны одной цепью”. вспомнили друг друга, поддержали, соскучились. «В Москве печаль. Все одни. У нас не банда, а бунт», — писал Мариенгоф Кусиковой в марте 1922 года. С этого момента, по большому счету, и начался закат имажинизма. И потому, что денег было меньше, и потому, что хулиганов власть все-таки взяла, и потому, что, как говорит Людмила Ларионова, это движение не могло не вырождаться, из-за своей скандальности, оно изначально рассматривалось как временное явление.
Но все же, в итоге, они все-таки умудрились скандалить. В ларьке «Пегас» имажинисты вместе с философом Алексеем Топарковым устроили вечер памяти Александра Блока. Не было прощальных речей, не было поэтических посвящений, а было только глумление над усопшим – “бордельная мистика” и прочая “правда”. И это через две недели после отъезда поэта. Имажинисты согласились не упоминать о своем «переполнении». И слово было сдержано. И мемуары так или иначе успели оставить – только Есенин умер молодым из той хулиганской четвёрки.
Кстати
Кураторские экскурсии по выставке позволят узнать о судьбах поэтов, их влиянии на литературу и Москве имажинистов — подробная карта их кабаков, квартир и магазинов — один из экспонатов проекта. Будут лекции. Одна из них «Музы-имажинистки: секс большого города в женских поэтических сборниках» запланирована на 17 марта.